Сочинения в 2 томах. Том 2. Сердца моего боль - Страница 103

103

Поезд то медленно тянет на подъеме, то мчится не хуже скорого, и угольная пыль с платформ вихрится в воздухе, лезет в глаза, нос и горло. Дед чувствует себя неплохо, угощает «вербованного» хлопца черствой булкой и заметно повеселел. Кондуктор рассказывает мне о своей работе, о том, что поезда с насыпным грузом (уголь, песок и др.) не охраняются, а потом вдруг, улыбаясь, спрашивает, кто я, и документы. «Может, вы из тех, что за это? А я-то разговорился…» Я смеюсь, успокаиваю его, и без всяких приключений мы приезжаем в товарный парк ст. Знаменка. Дальше решаю ехать так же. Подходим к одному составу, но рабочие-осмотрщики не говорят, куда он идет, а один предупреждает, чтобы мы уходили, а то нас «заберут и сведут куда надо».

Мы все же садимся на одну из платформ с грузом (большой ящик) на экспорт. Кроме нас на платформе молодой инвалид с одной ногой и бывалая женщина, якобы жена, сидевшая, по ее словам, «по указу, по первому разу». Едем, сами не зная, куда идет поезд, и все же почти не сомневаясь, что следуем в Кировоград. На первой же остановке к нам подходит тот, что грозил, и требует, чтобы мы слезли, но мы и не думаем. Затем подходят пожилой мужчина, главный кондуктор, и молоденький, круглощекий парень, поездной мастер, и тоже требуют слезть с платформы. Я вяло отговариваюсь, а старик, как всегда, сулит им деньги. Нам грозят охраной, и я отвечаю, что согласен в Кировограде идти в охрану или куда еще.

Главный и мастер звонят в Кировоград, сообщают, что мы едем на платформе, не желаем слезать, и просят охрану встретить состав в парке. Я это слышу вполуха, а когда эшелон трогается, инвалид мне все пересказывает. Решаю слезть на смежной с Кировоградом станции — Канатово. А если там не остановится?..

Тогда — что будет!

В Канатово поезд останавливается, мы слезаем и подходим к паровозу умыться. Разговорились с машинистом, он советует: перед Кировоградом поезд идет тихо, поэтому можно соскочить. Несмотря на возражения деда решаю ехать, и мы садимся на закрытый тормоз в голове состава. Не без волнения ждем тихого хода. Вот уже виден город, мы уже на разъезде, но как шибко идет поезд! Но надо прыгать! Я спрыгиваю первый, отбивая ноги и голову, но не падаю и даже успеваю на лету подхватить кошелку. Дед, стоя на подножке, спускается как можно ниже и прыгает молодцом. Мимо проходит состав, мы видим и главного, и мастера, хочется показать им дулю.

Мы уже в городе, а дед все оглядывается и боится преследования…

Дедуха был счастлив: и не обокрали, и домой добрались, и через два дня получили свое кровельное железо.

Вернувшись в Москву, я отправил в ЦК КПСС — копию в Днепропетровский обком — письмо:

«Находясь несколько дней проездом в гор. Днепропетровске, я был очевидцем ряда безобразных явлений, о которых нельзя умолчать». В письме я перечислял, как колхозников, пострадавших от оккупации, обирают барыги при покупке дефицитных стройматериалов; на базаре средь бела дня у них открыто отбирают продукты прямо с прилавка, а милиция не вмешивается; в каких условиях люди отдыхают в «комнате ожидания» — и еще берут деньги за такой «комфорт». Заканчивал письмо так: «Наблюдая все это, хочется сказать о руководителях города словами Ленина: «Бесконечно далеки они от народа». И если без шума и громких комиссий они хоть на день спустятся в низы, окунутся в быт человека, то, может, вспомнят, что забота о трудящихся — их важнейшая обязанность».

Может, что-то изменится к лучшему в Днепропетровске и это поможет людям и моему славному деду?

Сентябрь — Начинаются занятия в Университете, но настроение неважное, что-то не получаю я удовлетворения от учебы. Не то чтобы «грызть гранит», а даже подступы к этому граниту не просматриваются. На лекциях все вскользь, все поверхностно.

Поэтому надейся только на то, чему научишься сам. Если же тебе этого не дано, то ищи другой путь в жизни.

Октябрь — После длительных размышлений решил не продолжать учебу в университете. Сдача зимней и весенней сессии забрала много сил и времени, особенно на ненужное. Для общего развития, может быть, и хорошо, но мне нужно только то, что помогает и развивает творчество. Годы летят, а я еще ничего не публиковал. Не готов еще технически и эмоционально завершить изложение своих мыслей на бумаге. Может быть, в армии от меня было бы больше толку?11

Принял решение с 1 ноября работать систематически, ежедневно, без выходных, по 8 часов (240 часов в месяц). Остальное время — отдых, чтение, кино.

Ноябрь — Работал как никогда продуктивно. Много творческих задумок, особенно хороши озарения для повести.

Декабрь — Заканчивается очередной год, который в целом был плодотворный. Много читал и учился. Закончил 1-й курс университета, который мало мне дал в постижении писательства. И конкретных творческих достижений пока нет.

Время идет, в течение года оно плотно было занято беганием по лекциям, подготовкой и сдачей экзаменов по предметам, которые мне никогда в творческой жизни не пригодятся; чтобы сосредоточиться на творчестве, времени просто не оставалось, работал урывками.

Решил зимнюю сессию не сдавать. Домашние и близкие мне люди — семейства Дмитриевых и Штеймана — коллективно давят на меня не бросать учебу в университете ради получения высшего образования. А так ли уж существенно для творчества высшее образование?12 Не уверен.

Чем больше знакомлюсь с литературой, тем больше осознаю: чтобы писать и решиться публиковать написанное, надо создавать что-то свое, оригинальное, а не переписывать десятки раз звучавшее.

103