— Восемь месяцев?
— Шесть, — сообщаю я.
— Вот и видно, что ты недоносок. Скороспелый, интеллигентный.
То, что он говорит, оскорбительно и, по моему убеждению, несправедливо, особенно неприятно, что он задевает Астапыча, острая обида пронзает меня, но в этот день я ни на минуту не забываю один из основных законов не только для армии, но и для всякой жизни: главное — не залупаться! — и потому тянусь перед ним.
За что он меня ненавидит? Не возражая в принципе против «молокососа» и «щенка», в душе я не мог согласиться с унижающим мою честь «разгильдяем» и, хуже того — «недоноском». Робкая попытка изменить его мнение обо мне была прервана, так и не начавшись…
А ведь в октябре обо мне и моем взводе писала армейская газета:
«НАШИ ГЕРОИ. О БОЕВОМ ПОДВИГЕ РАЗВЕДЧИКОВ
В ночь с 3 на 4 октября 44 г. разведпартия взвода пешей разведки 138 сп 425 сд в составе шести человек под командой командира взвода лейтенанта Федотова Василия Степановича скрытно проникла в расположение противника на глубину 1000 метров. Подкравшись вблизи дорожной развилки к огневой позиции двух противотанковых орудий, действуя дерзко и решительно, разведчики умело напали на немцев, пятерых убив, а трех взяв в плен, и захватили орудия. Выведя одно орудие из строя, разведчики, преследуемые немцами, сохраняя выдержку и спокойствие и метко отстреливаясь, в условиях пересеченной местности более 1,5 км на руках тащили вторую трофейную пушку и без потерь возвратились с нею в расположение полка. При этом л-нт Федотов, проявив свойственную русскому офицеру находчивость и смекалку, использовал пленных в качестве тягловой силы, а четырех разведчиков в качестве двух групп прикрытия.
Приказом командующего 71 армии по представлению командира 425 сд за дерзость, смекалку, инициативу и решительность, проявленные при выполнении боевого задания, награждены:
Орденом Отечественной войны II степени — командир взвода Федотов B. C.
Орденом Красной Звезды — разведчик, рядовой Калиничев.
Орденом Славы II степени — разведчик, рядовой Лисенков.
Военный Совет Армии предоставил отпуск шестерым отважным воинам».
— Ты с бабами спал когда-нибудь?
— Никак нет, товарищ подполковник, — смущенно признаюсь я. — Не приходилось.
— И ни разу не поинтересовался, откуда у них ноги растут?
— Никак нет! — От стыда и сознания своей офицерской и мужской неполноценности я опускаю глаза.
— Раззява. Тебя, может, сегодня убьют. А ты даже не разговелся, ни разу не попробовал… — Что-то едва уловимое, похожее на сочувствие, послышалось в его голосе, и после секундной паузы он продолжил: — А если напоретесь на немца? Или попадете под артобстрел?
— Немедленно наваливаюсь на командующего и закрываю его своим телом.
— Это плохо! Что значит — наваливаюсь?.. Наваливаться, Федотов, ты на немца должен. А на генерала — в случае артиллерийского или минометного обстрела — ты должен ложиться с нежностью, как на женщину! И прикрывать своим телом! Давай дальше.
Я понял, что для Сергеева, если ты подполковник и выше — ты человек, если ниже его по званию — пень осиновый.
Я еле перевожу дух, в голове от напряжения гудит, а Сергеев продолжает:
— Группе разведчиков — твоему взводу — помимо обеспечения безопасности доставки на плацдарм генералов поставлена частная боевая задача: скрытно провести разведку прибрежной полосы, заставить немцев показать свою оборону и раскрыть систему огня. Повтори приказание.
— Слушаюсь, повторить! Если с командующим или командиром корпуса во время переправы что-нибудь случится, я буду расстрелян. Разведвзводу...
— Задачу и ответственность понял правильно, — устало отмечает подполковник Сергеев. — Корабль и команда чтобы были в блестящем порядке, а за безопасность плавания отвечаешь головой. Радиосвязь будешь поддерживать постоянную с обоими берегами — со мной и с плацдармом. Иди!
Я выхожу. Меня столько раз уже пугали расстрелом и Военным трибуналом, что я воспринимаю это как норму. На войне, чтобы заставить человека вылезти из окопа, идти под пули, под мины, на смерть, действенна только угроза смертью. «Сверху — команда, снизу — план любой ценой», а за спиной генералы и полковники с секундомерами фиксируют каждую команду и время ее исполнения, поэтому командиры отделений, чаще командиры взводов, бегали вдоль залегшей цепи с пистолетом, матюками и пинками поднимали солдат. У этих командиров была горькая участь. Лейтенанты и младшие лейтенанты дольше двух-трех недель живыми не оставались. За два года я к этому привык. Единственно, что утешает, это то, что старшим офицерам, командирам батальонов и полков смертью и трибуналом угрожают еще чаще, чем нам — командирам рот и взводов.
Около большого начальства главное — не дело делать, а изображать! Тяжкая работенка — легче вагоны разгружать. Это даже мыши в окопах знают.
И я опять вспоминаю Фролова. Начальство еще не приехало, а сколько вагонов я уже выгрузил...
Генералы прибыли, когда уже стемнело. Завидя подъезжаюших, Сергеев вылезает из машины в метре от меня.
— Товарищ генерал... — слышу я голос Сергеева. — Разрешите обратиться... Разрешите доложить... — с волнением, негромко, сбивчиво говорит он. — Товарищ генерал-полковник, разрешите доложить: переправиться через Одер этой ночью под таким обстрелом и в такую непогоду — это не мудями трясти! Прошу вас... Разрешите... Только что получена радиограмма...